Лягушка-путешественница

Жила-была на свете лягушка-квакушка. Сидела она в болоте, ловила комаров да мошку,
весною громко квакала вместе со своими подругами. И весь век она прожила бы
благополучно – конечно, в том случае, если бы не съел ее аист. Но случилось одно
происшествие.
Однажды она сидела на сучке высунувшейся из воды коряги и наслаждалась
теплым мелким дождиком.
"Ах, какая сегодня прекрасная мокрая погода! – думала она. – Какое это наслаждение –
жить на свете!”
Дождик моросил по ее пестренькой лакированной спинке; капли его подтекали
ей под брюшко и за лапки, и это было восхитительно приятно, так приятно,
что она чуть-чуть не заквакала, но, к счастью, вспомнила, что была уже осень
и что осенью лягушки не квакают, – на это есть
весна, – и что, заквакав, она может уронить свое лягушечье достоинство.
Поэтому она промолчала и продолжала нежиться.
Вдруг тонкий, свистящий, прерывистый звук раздался в воздухе. Есть такая
порода уток: когда они летят, то их крылья, рассекая воздух, точно поют, или,
лучше сказать, посвистывают.
Фью-фыо-фью-фью – раздается в воздухе, когда летит высоко над вами стадо
таких уток, а их самих даже и не видно, так они высоко летят. На этот раз утки,
описав огромный полукруг, спустились и сели как раз в то самое болото,
где жила лягушка.
– Кря, кря! – сказала одна из них, – Лететь еще далеко; надо покушать.
И лягушка сейчас же спряталась. Хотя она и знала, что утки не станут есть ее,
большую и толстую квакушку, но все-таки, на всякий случай, она нырнула
под корягу. Однако, подумав, она решилась высунуть из воды свою лупоглазую
голову: ей было очень интересно узнать, куда летят утки.
– Кря, кря! – сказала другая утка, – уже холодно становится! Скорей на юг!
Скорей на юг!
И все утки стали громко крякать в знак одобрения.
– Госпожи утки! – осмелилась сказать лягушка, – что такое юг, на который
вы летите? Прошу извинения за беспокойство.
И утки окружили лягушку. Сначала у них явилось желание съесть ее,
но каждая из них подумала, что лягушка слишком велика и не пролезет в горло.
Тогда все они начали кричать, хлопая крыльями:
– Хорошо на юге! Теперь там тепло! Там есть такие славные теплые болота!
Какие там червяки!
Хорошо на юге!
Они так кричали, что почти оглушили лягушку. Едва-едва она убедила их
замолчать и попросила одну из них, которая казалась ей толще и умнее всех,
объяснить ей, что такое юг. И когда та рассказала ей о юге, то лягушка пришла
в восторг, но в конце все-таки спросила, потому что была осторожна:
– А много ли там мошек и комаров?
– О! целые тучи! – отвечала утка.
– Ква! – сказала лягушка и тут же обернулась посмотреть, нет ли здесь подруг,
которые могли бы услышать ее и осудить за кваканье осенью. Она уж никак
не могла удержаться, чтобы не квакнуть хоть разик.
– Возьмите меня с собой!
– Это мне удивительно! – воскликнула утка. – Как мы тебя возьмем?
У тебя нет крыльев.
– Когда вы летите? – спросила лягушка.
– Скоро, скоро! – закричали все утки. – Кря, кря! кря! кря! Тут холодно!
На юг! На юг!
– Позвольте мне подумать только пять минут, – сказала лягушка, – я сейчас вернусь,
я наверно придумаю что-нибудь хорошее.
И она шлепнулась с сучка, на который было снова влезла, в воду, нырнула
в тину и совершенно зарылась в ней, чтобы посторонние предметы не мешали
ей размышлять. Пять минут прошло, утки совсем было собрались лететь,
как вдруг из воды, около сучка, на котором она сидела, показалась ее морда,
и выражение этой морды было самое сияющее, на какое только
способна лягушка.
– Я придумала! Я нашла! – сказала она. – Пусть две из вас возьмут в свои
клювы прутик, а я прицеплюсь за него посередине. Вы будете лететь,
а я ехать. Нужно только, чтобы вы не крякали, а я не квакала, и все будет превосходно.
Хотя молчать и тащить хоть бы и легкую лягушку три тысячи верст не бог знает какое
удовольствие, но ее ум привел уток в такой восторг, что они единодушно согласились
нести ее. Решили переменяться каждые два часа, и так как уток было, как говорится в
загадке, столько, да еще столько, да полстолько, да четверть столька, а лягушка была
одна, то нести ее приходилось не особенно часто. Нашли хороший, прочный прутик,
две утки взяли его в клювы, лягушка прицепилась ртом за середину, и все стадо
поднялось на воздух.
У лягушки захватило дух от страшной высоты, на которую ее подняли;
кроме того, утки летели неровно и дергали прутик; бедная квакушка болталась
в воздухе, как бумажный паяц, и изо всей мочи стискивала свои челюсти,
чтобы не оторваться и не шлепнуться на землю.
Однако она скоро привыкла к своему положению и даже начала осматриваться.
Под нею быстро проносились поля, луга, реки и горы, которые ей, впрочем,
было очень трудно
рассматривать, потому что, вися на прутике, она смотрела назад и немного
вверх, но кое-что все-таки видела и радовалась и гордилась.
"Вот как я превосходно придумала”, – думала она про себя.
А утки летели вслед за несшей ее передней парой, кричали и хвалили ее.
– Удивительно умная голова наша лягушка, – говорили они, –
даже между утками мало таких найдется.
Она едва удержалась, чтобы не поблагодарить их, но вспомнив,
что, открыв рот, она свалится со страшной высоты, еще крепче стиснула челюсти
и решилась терпеть.
Она болталась таким образом целый день: несшие ее утки переменялись на лету,
ловко подхватывая прутик; это было очень страшно: не раз лягушка чуть было
не квакала от страха, но нужно было иметь присутствие духа, и она его имела.
Вечером вся компания остановилась в каком-то болоте; с зарею утки с лягушкой
снова пустились в путь, но на этот раз путешественница, чтобы лучше видеть,
что делается на пути, прицепилась спинкой и головой вперед, а брюшком назад.
Утки летели над сжатыми полями, над пожелтевшими лесами и над деревнями,
полными хлеба в скирдах; оттуда доносился людской говор и стук цепов,
которыми молотили рожь. Люди смотрели на стаю уток и, замечая в ней
что-то странное, показывали на нее руками. И лягушке ужасно захотелось
лететь поближе к земле, показать себя и послушать, что об ней говорят.
На следующем отдыхе она сказала:
– Нельзя ли нам лететь не так высоко? У меня от высоты кружится голова,
и я боюсь свалиться, если мне вдруг сделается дурно.
И добрые утки обещали ей лететь пониже. На следующий день они летели так низко,
что слышали голоса:
– Смотрите, смотрите! – кричали дети в одной деревне, – утки лягушку несут!
Лягушка услышала это, и у нее прыгало сердце.
– Смотрите, смотрите! – кричали в другой деревне взрослые, – вот чудо-то!
"Знают ли они, что это придумала я, а не утки?” – подумала квакушка.
– Смотрите, смотрите! – кричали в третьей деревне. – Экое чудо! И кто
это придумал такую хитрую штуку?
Тут лягушка уж не выдержала и, забыв всякую осторожность, закричала
изо всей мочи:
– Это я! Я!
И с этим криком она полетела вверх тормашками на землю. Утки громко
закричали;одна из них хотела подхватить бедную спутницу на лету,
но промахнулась. Лягушка, дрыгая всеми четырьмя лапками, быстро падала на землю;
но так как утки летели очень быстро, то и она упала не прямо на то место,
над которым закричала и где была твердая дорога, а гораздо дальше, что было
для нее большим счастьем, потому что она бултыхнулась в грязный пруд
на краю деревни.
Она скоро вынырнула из воды и тотчас же опять сгоряча закричала во все горло:
– Это я! Это я придумала!
Но вокруг нее никого не было. Испуганные неожиданным плеском, местные
лягушки все попрятались в воду. Когда они начали показываться из нее,
то с удивлением смотрели на новую. И она рассказала им чудную историю
о том, как она думала всю жизнь и наконец изобрела новый, необыкновенный
способ путешествия на утках; как у нее были свои собственные утки,
которые носили ее, куда ей было угодно; как она побывала на прекрасном юге,
где так хорошо, где такие прекрасные теплые болота и так много мошек
и всяких других съедобных насекомых.
– Я заехала к вам посмотреть, как вы живете, – сказала она. – Я пробуду
у вас до весны, пока не вернутся мои утки, которых я отпустила.
Но утки уж никогда не вернулись. Они думали, что квакушка разбилась
о землю, и очень жалели ее.