По некоторым признакам я заметил, что в стае Лобо происходит что-то странное. Например, временами следы показывали, что впереди старого вожака бежал другой небольшой волк. Для меня это было непонятно. Но как-то раз один из ковбоев сказал мне:
- Я видел их сегодня. Бежит впереди и своевольничает Бланка. Тут мне стало все ясно, и я добавил:
- Значит, Бланка - действительно волчица, потому что с волком Лобо немедленно разделался бы за такую дерзость.
Это навело меня на новую мысль. Я зарезал телку и поставил около ее трупа два хорошо заметных капкана. Затем, отрубив голову, которая считается никуда не годной частью, недостойной внимания волков, я положил ее немного поодаль, а вокруг нее поставил, хорошо замаскировав, шесть мощных стальных капканов, выветренных так, что не оставалось никакого запаха. Во время этой работы мои руки, обувь и все инструменты были вымазаны свежей кровью. Я обрызгал кровью также и землю кругом, точно эта кровь вытекала из головы. Когда капканы были закопаны, я прикоснулся к песку над капканами шкурой койота, а его лапой наделал множество следов вокруг. Голову я положил так, что между нею и кустарником был лишь узкий проход. В этом проходе я поставил свои лучшие капканы, прикрепив их к самой голове.
Волки имеют привычку подходить к каждому трупу, который они почуяли, хотя бы у них и не было намерения съесть его; и я надеялся, что благодаря этой привычке стая Куррумпо попадется в мою ловушку. Я нисколько не сомневался, что Лобо откроет мою проделку с мясом и не допустит к нему стаю. Но я все же надеялся на голову, которая имела такой вид, точно она была отброшена в сторону как вещь совершенно бесполезная.
На следующее утро я прежде всего отправился осматривать капканы. И вот - о радость! - там были ясно видны следы волков, и место, где лежала голова с капканами, было пусто. Поспешно осмотрев следы, мы убедились, что Лобо действительно не пустил свою стаю к мясу, но один небольшой волк, очевидно, подошел обнюхать голову, брошенную в стороне, и сразу попал в капкан.
Мы отправились по следу и через милю увидели, что этим злополучным волком была Бланка. Завидев нас, она бросилась бежать, и хотя ей страшно мешала тяжелая голова телки, она двигалась быстрее моего спутника, который шел пешком. Но мы все же настигли ее у скал, так как рога телки прочно зацепились за камни.
Никогда я еще не видал такой красивой волчицы, как Бланка. Ее ровная, густая шерсть была почти совершенно белого цвета.
Она повернулась, готовая вступить с нами в бой, и завыла. Это был протяжный, призывный вой. И вот с далекого холма донесся ответный вой старого Лобо. Но это был ее последний зов, потому что мы уже подбежали к волчице и ей были нужны все ее силы, чтобы защищаться.
Затем последовала неизбежная трагедия, воспоминание о которой не раз заставляло меня впоследствии содрогаться. Мы оба набросили по лассо на шею злополучной волчицы и погнали лошадей в противоположные стороны. У нее хлынула кровь из пасти, глаза остановились, лапы вытянулись и бессильно повисли. Мы отправились домой, увозя мертвую волчицу и радуясь, что нам удалось наконец нанести первый смертельный удар стае Лобо.
По временам мы слышали вой Лобо. Он бродил по холмам, должно быть, разыскивал Бланку. Он не хотел ее покинуть, но, понимая, что уже не в состоянии ее спасти, не мог преодолеть свой страх перед огнестрельным оружием.
Весь этот день мы слышали его жалобный вой, и я сказал одному из ковбоев:
- Теперь я уже не сомневаюсь, что Бланка действительно была его подругой.
К вечеру Лобо, очевидно, направился к нашему ущелью, так как его голос звучал все ближе и ближе. В этом голосе слышалось горе. Он выл не яростно, как прежде, а протяжно и жалобно. Он как будто звал свою подругу: "Бланка, Бланка!" В конце концов он, должно быть, напал на наш след и, когда достиг того места, где она была убита, издал душераздирающий жалобный вой. Раньше я никогда не думал, что мне так тяжело будет слушать его. Даже суровые ковбои удивлялись этому горестному вою.
Лобо прекрасно понял, что произошло, так как земля там была забрызгана кровью Бланки. По следам лошадей он дошел до самой фермы. Быть может, он надеялся найти там Бланку или хотел отомстить, - я не знаю. Но во всяком случае мщение ему удалось: он настиг за воротами нашу сторожевую собаку и разорвал ее на клочки в пятидесяти шагах от фермы. Очевидно, он приходил на этот раз один, потому что утром я нашел только его след. Судя по этому следу, он метался вокруг фермы, совсем забыв про осторожность. Я рассчитывал на это и потому наставил по всему пастбищу множество добавочных капканов. Впоследствии я убедился, что Лобо попался в один из них, но он был так силен, что ему удалось вырваться из капкана.
Я предполагал, что Лобо будет рыскать по соседству, пока не найдет труп Бланки; поэтому я употребил все старания, чтобы захватить его, прежде чем он успокоится. Тут я понял, что сделал большую ошибку, умертвив Бланку,- воспользуйся я ею как живой приманкой, я захватил бы его в первую же ночь. Я собрал все капканы, какие только мог. У меня набралось сто тридцать крепких стальных волчьих капканов, и я расставил их по четыре на каждой тропе, ведущей к ущелью. Каждый капкан был отдельно прикреплен к бревну, и каждое бревно отдельно засыпано землей. Зарывая их, я аккуратно снимал дерн и клал на брезент так, чтобы потом, когда дерн был положен на место и все было закончено, не оставалось никаких признаков человеческой деятельности.
Когда капканы были спрятаны, я проволок между ними труп бедной Бланки. Потом я отрезал одну из ее лап и проложил линию следов поверх каждого капкана. Я принял все предосторожности, прибегнул ко всем известным мне уловкам и наконец поздно вечером удалился. Ночью мне показалось, что я услыхал голос Лобо, но я не был в этом уверен. На следующий день я поехал верхом, но темнота наступила раньше, чем я успел объехать северное ущелье, и я вернулся ни с чем. За ужином один из ковбоев сказал:
- Сегодня утром скот в северном ущелье был чем-то встревожен. Уж не попался ли кто-нибудь в капкан?
Только на следующий день под вечер я наконец добрался до указанного места и, подъехав ближе, увидел, что какая-то большая серая тень поднялась с земли, напрасно пытаясь убежать. Передо мною стоял Лобо, гроза Куррумпо. Капканы крепко держали его. Бедный старый герой! Он не переставал искать свою любимую и, когда нашел след, проложенный ее телом, безрассудно бросился по этому следу и попал в ловушку. Четыре железных тиска держали четыре его лапы.
Он лежал совершенно беспомощный, а множество следов вокруг указывали, что тут собирался скот, чтобы поглумиться над павшим деспотом, не решаясь, однако, приблизиться к нему.
Два дня и две ночи он пролежал там и теперь совсем обессилел. Тем не менее, когда я приблизился к нему, он поднялся, ощетинился и в последний раз потряс стены ущелья, издав громкий, протяжный вой, призывавший на помощь стаю. Но никто не откликнулся, не ответил ему, и, покинутый в час бедствия, он отчаянно рванулся, пытаясь броситься на меня. Все было напрасно! Каждый капкан весил более трехсот фунтов, и стальные челюсти крепко держали все четыре лапы волка. Как скрежетали его огромные клыки, когда он хватал ими твердые цепи! А когда я попробовал прикоснуться к нему стволом ружья, он оставил на нем следы зубов, сохранившиеся и до сих пор. Его глаза потемнели от ненависти и злобы, и его челюсти глухо щелкали, когда он старался схватить зубами меня и мою дрожавшую от страха лошадь. Но он ослабел от голода и потери крови и скоро упал в изнеможении на землю. Что-то вроде сожаления шевельнулось в моей душе, когда я собрался поступить с ним так, как он поступал с другими.
- Великий старый хищник, герой бесчисленного множества беззаконных набегов, - сказал я, обращаясь к нему,- через несколько минут ты превратишься в груду падали. Но иначе я не могу поступить.
Я взмахнул лассо, и оно просвистело над его головой. Но не тут-то было! Он далеко еще не покорился, и не успела гибкая петля упасть ему на шею, как он схватил ее зубами и сразу перекусил крепкие, толстые пряди и бросил их к своим ногам.
Конечно, у меня было ружье, но мне не хотелось портить его великолепную шкуру, Поэтому я поскакал назад в лагерь и вернулся с ковбоем и новым лассо. Мы бросили своей жертве кусок дерева, который он схватил зубами, и прежде чем Лобо успел выпустить его, наши лассо просвистели в воздухе и обвились вокруг его шеи. Но когда свирепые глаза Лобо начали тускнеть, я крикнул своему помощнику:
- Погоди, не будем убивать его! Возьмем его живьем и отвезем в лагерь.
Он настолько обессилел, что нам нетрудно было просунуть ему в пасть толстую палку позади клыков и обмотать челюсти толстой веревкой, привязанной к палке. Палка удерживала веревку, а веревка - палку, и, таким образом, он был совершенно безопасен для нас. Как только он почувствовал, что его челюсти крепко связаны, он уже больше не сопротивлялся и не издал ни одного звука, а лишь спокойно смотрел на нас, точно хотел сказать нам:
"Хорошо. Вы наконец одолели меня, так делайте со мной теперь что хотите!.."
И с этой минуты он уже больше не обращал на нас никакого внимания.
Мы крепко связали ему ноги, но он не издал при этом ни одного стона, ни разу не завыл и не повернул головы. Затем мы с большим трудом взвалили его на мою лошадь. Он дышал ровно и спокойно, как во сне, и глаза его снова стали ясными и блестящими. Но на нас они не смотрели. Взор его был устремлен вдаль, на холмы, по которым теперь разбрелась его знаменитая стая.
Мы не торопились и благополучно достигли фермы. Там, надев на Лобо ошейник с крепкой цепью, мы привязали его на нашем пастбище и освободили от веревок.
Тут я в первый раз как следует рассмотрел его и убедился, как мало можно доверять сплетням о еще живых героях или тиранах. На шее Лобо не оказалось золотого ошейника, а на плечах - перевернутого креста, свидетельствовавшего о том, что он заключил союз с дьяволом. Зато я увидел у него на боку большой, широкий рубец, след, который Юнона - вожак своры Теннерея - оставила за миг перед тем, как он бросил ее бездыханной на песок ущелья.
Я поставил перед волком воду и мясо, но он и не взглянул на них. Он лежал спокойно на животе, устремив пристальный взгляд желтых глаз мимо меня, ко входу в ущелье, и дальше, в прерию, где он царствовал. Он даже не шевельнулся, когда я дотронулся до него. И когда солнце зашло, он все еще продолжал пристально смотреть туда же, в прерию.
Я ждал, что ночью он станет призывать свою стаю, и даже приготовился к этой встрече. Но он уже однажды призывал ее в минуту отчаяния, и тогда никто не явился. Больше он не захотел звать.
Говорят, что лев, лишившийся своей силы, орел, потерявший свободу, и голубь, разлученный с подругой, умирают от разбитого сердца. И разве можно было думать, что сердце этого свирепого хищника вынесет тройное испытание? Он потерял и силу, и свободу, и подругу. Когда настало утро, он все еще лежал спокойно, точно отдыхал. Но он уже был мертв... Я снял цепь с его шеи. Один из ковбоев помог мне оттащить труп под навес, где лежали останки Бланки. Мы положили его рядом с ней, и ковбой проговорил:
- Ты все искал ее? Ну, так теперь вы снова вместе!